Идя на спектакль, всегда на что-то надеешься, чего-то опасаешься. В этот раз у меня были основания для личных опасений. Связанные не с театром, а с названием спектакля. В оригинале пьеса белорусского драматурга Тимофея Ильевского называется “Homo Ludens” (https://theatre-library.ru/authors/i/ilyevskiy). Нейтральное название на сюжет не намекает, это может быть история о чем угодно. У спектакля Николаевской русской драмы название более пространное: “HOMO LUDENS sic semper tyrannis?” Словарь подсказывает, что вторая часть названия — сокращенный вариант крылатого латинского выражения “Sic semper evello mortem tyrannis” (“Так всегда приношу смерть тиранам”), и употреблялось оно как девиз протестующих против злоупотребления властью. Театр переводит название спектакля как “Человек играющий, или Такова судьба тиранов?”
И тут уж сразу понимаешь, о чем будут играть. Тиран-самодур, лизоблюды приближенные, противостоящие тирану одиночки из народа, бездумная толпа… Как это знакомо, столько раз и во множестве вариантов играно. Не традиционный сюжет, а прямо-таки шаблон. В пьесе и спектакле все персонажи на месте, все перипетии сюжета, всё как и ожидалось. И, конечно, актуальность, до публицистичности. Нам бы и местных ассоциаций хватило, а тут еще драматург — белорус. А я — не люблю публицистику в театре… В общем, было достаточно поводов для опасений. А они, к счастью, не оправдались. Чем меня взял спектакль?
Во-первых и главных, режиссер постановки Каха Гогидзе хорошо чувствует ритм. Он точно определил — а актеры выдержали — темп и ритм как отдельных сцен, так и спектакля в целом. Очень надеюсь, николаевцы сохранят это ощущение и в последующих показах спектакля. Темп и ритм особенно важны для постановки, когда двухактную пьесу театр играет в один акт. Час сорок непрерывного действия. Тут надо не прессовать и не растягивать время. Чтобы зритель успел вникнуть в происходящее, и чтобы действие не провисло.
Во-вторых, в пьесе хороший, крепкий текст. Драматург сумел найти небанальные слова для выражения традиционных перипетий традиционного сюжета. Актеры произносили не шаблонные фразы, это была живая речь.
Режиссеру вместе с художником Еленой Рыкусовой, балетмейстером Еленой Лысенко, постановщиком стэпа Иреной Новаковской удалось выдержать баланс выразительности и функциональности разнообразных приемов.
В актерском ансамбле, как и ожидалось, и должно быть по сюжету, солировали многоопытный Василий Остафийчук (Король) и его молодой коллега Андрей Карай (Шут). У каждого из них по ходу сюжета есть разноплановые сцены. На тех трех показах, которые видела я (генеральный прогон и два первых премьерных спектакля) в их игре ощущался крен в драматические эпизоды, в лирических, камерных они были не так убедительны. Там, где необходимо по сюжету, обоим актерам хватит энергии и мастерства для внутреннего напора, так что со временем они избавятся от крика, который съедает нюансы. И Король будет столь же убедителен в лирических сценах, как в драматических, а образ Шута обретет объем и перспективу.
О чем спектакль? И почему — человек играющий?
Сохраняя в основном сюжет пьесы, постановщик вносит в него изменения, усиливая контрасты. Например, королю, самодуру, солдафону и хаму, его сын в пьесе не противостоит, он вышучивает отца, подобно Шуту, бегая по сцене с присказкой «Цапля чахла, цапля сохла, цапля высохла и сдохла», которая точно описывает будущую судьбу Короля. А в спектакле сын — антипод отца, ангелочек в белых одеждах, и это предвещает другой финал. После всех перипетий сюжета — объяснения с Королевой и ее самоубийства, встреч с Поэтом (щемяще-трогательный Валерий Павленко) и Паломником (полный глубинных переживаний образ создал Константин Гросман), Король решает отдохнуть и меняется ролями с Шутом, из одной игры переходя в другую. Но под конец он не возвращается к своим королевским обязанностям, а разрывает круг — выходит из игры. И — уходит из жизни. Потом, естественно, Шут ведет маленького королевича к трону и…
Вот тут пути спектакля и пьесы расходятся. В пьесе Шут коронует мальчика и тот безутешно рыдает. В спектакле, когда Шут уже готов водрузить корону на голову ребенка, словно шут из табакерки, возникает король-отец с возгласом «Я здесь!» А за миг до этого сын-ангелочек отступает в сторону, словно спасаясь из-под короны, — беды, уже готовой обрушиться на его голову (именно такой смысл имела эта сцена на генеральном прогоне; возможно, случайно, возможно, потому, что мальчик должен был отойти в сторону после возгласа «воскресшего» отца, а сделал это чуть раньше его реплики, но это было именно то, чего, по моему ощущению, требовала логика эпизода). Была ли смерть старого Короля всамделишной, или и это всего лишь очередная его игра, — вопрос остается открытым…
В финале пьесы для меня звучнее всего тема обстоятельств, корежищих судьбу человека. В финале спектакля — тема личной воли человека в выборе собственной судьбы. Этот уход ребенка с торной дороги оказался для меня мощнее внезапного явления «усопшего» Короля…
Понятно, что в таких сюжетах традиционно две главные силы, две главные темы — власть и народ. Для меня эти пьеса и спектакль о человеке. И не только на вершине власти. О человеке, в любых обстоятельствах имеющем возможность и силы идти своим путем. Да только достанет ли у него желания и воли?..
Я не зря расспрашивала директора — художественного руководителя Николаевской русской драмы Артема Свистуна об истории создания этой постановки: судьба самого спектакля “Homo Ludens” говорит о том, что обстоятельства не преграда, если люди хотят достичь своей цели.
