ГАЛИНА КУТАСЕВИЧ:
«АКТЕР – РАБОЧАЯ ЛОШАДКА, ТАКАЯ У НАС ПРОФЕССИЯ»
? — Галина Сергеевна, то, что Вы стали актрисой, закономерность или случайность?
— Я не знаю, как можно закономерно стать актрисой. Наверное, это случается, когда в семье есть актеры. В моей семье актеров не было, а значит это дело случая. Судьба. Случайность – это язык бога. Юношеский романтизм, влюблённость в поэзию…
Школьницей я проводила летние каникулы у бабушки в селе Вишневое Полтавской области, а там ничего не было, кроме радио. Я слушала по радио сказки, литературные чтения, много передач «Театр перед микрофоном». И еще любила стихи, вырезала их из газет, журналов, которые попадались мне в руки. Мама работала в книжном магазине, и у меня было всё! Как обычно для того времени, сначала увлеклась стихами Вероники Тушновой, Эдуарда Асадова, он тогда был очень популярен у женщин, и моя мама тоже любила его стихи. Потом эти увлечения прошли, а в поле моего зрения ворвались Цветаева, Ахматова, Пастернак, Мандельштам…
В десятом классе я победила на конкурсе чтецов, а одним из членов жюри на нем был Валерий Семенович Труфанов, руководитель народного театра «Юность» горловского Дома культуры. Труфанов окончил ЛГИТМИК, был профессиональным режиссером. Как-то получилось, что его ушли из театра, в котором он работал, и он приехал к своей маме, которая жила в Горловке, да там и остался. Профессиональнее, чем он с нами работал, я, пожалуй, не встречала…
И вот после конкурса по его приглашению я попадаю в этот народный театр, а заканчивая десятый класс, конечно же, хочу поступать в театральный, и еду, разумеется, в Ленинград, в ЛГИТМИК. Ну, почитала я там… В общем, в списках поступивших я себя не увидела. Потом погуляла по Ленинграду: мама, спасибо ей, дала мне такую возможность. Купила карту, зонт, потому что там без зонта невозможно, и немного побродила сама, куда могла попасть. После десятого класса тогда нас отпускали, не боялись. Сейчас я бы ни за что не отпустила своего ребенка: страшновато. Хотя нет, уже не страшно: наши дети – другие. Ну а потом мама сказала: «Всё, будешь ты у меня медиком. Профессия хорошая, научишься делать уколы, эти навыки в жизни пригодятся». У нас в городе было медучилище, я поступила на медсестринский факультет и через два с половиной года его окончила.
? — И ходили в свой театр?
— Конечно! Это была моя песня, лучшие годы моей жизни, в этом народном театре. У Труфанова были театр и детская студия. Я сначала попала к нему в студию, отучилась там, а потом только пришла в театр. Повторю: он был очень профессионален. И умница. Он учил нас почти так же, как учат в институте. Тренаж, сценречь, сцендвижение – обязательно. В нашем Доме культуры классным был не только театр, но и хор, и хореографический коллектив, и вокально-инструментальный ансамбль. У шахт были большие деньги, они много вкладывали в культуру, и самодеятельными коллективами руководили настоящие профессионалы.
Труфанов работал с нами жестко, дисциплина была железная. И он всё о нас знал. Он на следующий день знал, где мы вчера были, у кого на квартире собирались, что пили, о чем говорили. Мы его обожали. Когда я поступила в институт и приезжала в Горловку, сразу бросала сумку и мчалась в театр. Мама спрашивала: «Ты куда приехала, домой или в свою «Юность»?» Меня потом еще несколько лет туда тянуло. Конечно, студенческие годы – золотые. Но мне лучше всего было там, в нашем театре. Труфанов был тонким психологом и скрупулезно разбирал характеры, отношения персонажей. Для меня это было новостью и так впечатлило, что я даже хотела учиться на психолога… Но больше всего привлекало то, что он работал с нами по-настоящему, это очень ощущалось. Мы его любили, но отцом нашим он не был. То есть во всем этом деле мы любили театр, любили в нем самом прежде всего то, что он делал классные спектакли, до сих пор их помню.
Получив медсестринский диплом, я должна была отработать два года и выбрала хирургическое отделение больницы. Мама была в шоке! Почему? Когда она сказала, что мне нужно поступать в медучилище, я возражала, потому что мне страшно было даже подумать про уколы, что я сделаю человеку больно… А мама на это отвечала, мол, не беспокойся, будешь сидеть в кабинете при враче, выписывать рецепты, и никаких уколов. Потом, в медучилище, так как мы были медсестрами широкого профиля, то проходили практику в детском садике, в разных отделениях больницы, в том числе в хирургическом. И вот там, хирургии, я поняла, что именно здесь и буду работать. Потому что здесь я больше всего нужна людям, которых привозят сюда, особенно ургентных, белых, как стена, а через несколько дней они розовеют, потом начинают ходить, и мне кажется, что я тоже причастна к этому. После училища так и пошла в хирургию. Не операционной, а палатной сестрой. Но всё равно это уколы, капельницы… Ну, как-то вошла в русло.
А ближе к отпуску поехала в Киев. Валерий Семенович Труфанов был знаком с Николаем Рушковским. А Рушковский был очень активным, он, по-моему, знал всех, вся и всё, и всюду ездил. Как педагог киевского театрального института, он подбирал своих будущих студентов. И вот Труфанов говорит, что к нам приедет мастер из Киева, который в этом году набирает курс, кто хочет – покажитесь ему. А я как-то уже сложила крылышки и ничего сама не готовила, а только участвовала в показах своих товарищей. В общем, активности не проявляла. Но после этих показов Труфанов говорит, мол, поезжай, Николай Николаевич сказал, что пусть эта девочка пробует поступать. Я поехала и поступила на курс Н.Н. Рушковского. Конечно, благодаря ему: он меня отвоевал, потому что были возражения. Специалист по сценречи сказала, что у меня неправильный прикус, косоглазие, и Рушковский направил меня к врачам, а они сказали, что всё нормально. В общем, меня приняли. Что или кто вёл меня к профессии? Случай? Судьба?
Николай Николаевич был душой, он был нашим отцом. По-моему, он всем курсам был отцом, всех любил и всё успевал. До сих пор не могу представить, как ему это удавалось. Он очень много рассказывал. Ассоциативные ряды строил, чтобы мы много знали, много думали, анализировали, наблюдали… Даже в преклонном уже возрасте Рушковский был орел. Воротник рубашки – стойка, и эта бровь, и эта челка! Он всегда очень молодо выглядел. И всегда был парень. Вот не старик, не мужчина, – парень. И глаз всегда горит. Огромная жизненная сила. И даже очень пожилым, когда вроде уже и можно было себя поберечь, – нет, никогда себя не жалел.
У Труфанова было морализаторство, Рушковский морализатором не был. Не следил за нами, не воспитывал. Он просто был нашим другом. А в работе… Он был актер и поэтому вызывал в нас актерские реакции, актерскую энергетику. Своим примером, самим собой. Не показывая, а рассказывая что-то, ассоциативно связанное с тем, что нам надо сделать… И мы на него смотрели, и мы становились такими же! Он был зажигалкой для нас, и мы зажигались от него. Мне кажется, как-то так…
Никогда не забуду свою дипломную работу, Тамару в «Пяти вечерах» Александра Володина… Никогда не хвалю себя, но этот спектакль был замечательный! Прекрасная команда актёрская: Слава Стаханов, он сейчас работает в Черновцах, Андрей Бакиров – главный режиссер в Черниговской муздраме, Галина Орловская, Наташа Губская – они уже многие годы живут в Штатах.
В институте я встретила судьбу свою. Свою Любовь. А Юра называл меня – Мечта. Свадьбу гуляли за несколько дней до выпускного…
? — Но после института молодые супруги-актеры оказались не в Донецке или Хмельницком, не на Вашей или Юриной родине, а в Мукачево…
— Как и сейчас, на дипломные спектакли приезжали режиссеры из разных театров отсматривать выпускников. Ко мне подошел Александр Барсегян из Харькова, который посмотрел «Пять вечеров», и предложил работу в Харьковском русском театре. Я самоуверенно поставила условие: только вместе с Юрой! Нет, отвечае Барсегян, только вы. И я отказалась. А из Мукачево на показах был режиссер Владимир Канаев. Он так ярко рассказывал о Закарпатье! Я никогда там не бывала и, к стыду своему, не подозревала, что где-то далеко, на самом крайнем западе страны существует русский театр. И мы поехали в Мукачево. Главное, что мы будем работать вместе!
? — Вы легкая на подъем?
— Да! Это наше с Юрой общее. У меня даже мечта была – путешествовать всю жизнь, поэтому и думала одно время стать геологом. Чтобы много путешествовать. Я влюбилась в этот небольшой западный городок. И потом – мы были вместе. Предел мечтаний…
? — На вопрос, в чем разница между молодыми актерами прежде и сейчас, Лидия Владимировна Пирогова ответила, что когда пришла в театр, они, молодые актеры, ходили на спектакли, репетиции артистов старшего поколения, учились у них. Так было и когда в театр пришло следующее, Ваше поколение актеров. Молодые тоже учились у старших, особенно две актрисы, сказала Пирогова: они ходили на все спектакли старших. И одной из этих двух она назвала Вас…
— Да! Мы ничего не пропускали. Некоторые спектакли я пересматривала не по два-три, а по многу раз. Меня волновало, как они это делают. Да, мы учились в институте, но образование образованием, а театр, практика – совсем другое. С годами я всё острее понимаю, какими желторотыми мы пришли в театр. Вот идет репетиция, застольный период. Режиссер хороший, вроде бы я читаю так же, как и, допустим, Лидия Владимировна. Почему-то ей не делают замечаний, а мне то и дело «Не так!» И хочется сказать «Да как же не так? Я же именно так и читаю…» Понять задачу, которую ставит перед тобой режиссер, – это еще не значит, что ты сделаешь именно так, как ему нужно. И теперь, с высоты своего опыта, я вижу эту разницу.
Сейчас мне уже меньше говорят «не так», хотя у каждого актера такое бывает. Режиссер, который действительно хочет сделать классный спектакль, не отстанет. Есть актеры, которые, если не выходит, всё равно ищут: так не получается – он по-другому пробует, ищет, пока не найдет нужное. И даже если не добился желаемого, сама работа всё равно сказывается, наполняет роль. Люблю репетиции, поиск. Для меня очень важен сам процесс. Готова вслед за Анатолием Эфросом повторить: репетиция – любовь моя!
? — Какой репертуар Вам больше по душе, классический или современный, роли драматические или комические?..
— В молодости я была романтичной девочкой, как, наверное, все в этом возрасте. Мне нравилось про любовь, про чувства… С годами крен в романтику исчез. Мне кажется, комедийное – не моя стихия. Вот у Василия Михайловича Фурдя есть и комедийное, и драматическое начало, а у меня нет тяги к комедийным, характерным ролям. Впрочем, сейчас я бы с удовольствием играла характерных персонажей. Хотя и комедийные у меня были, например, Проня в спектакле «За двома зайцями» Михаила Старицкого (режиссер Юрий Крилевец). Когда назначили на роль, я была в легком шоке, но потом втянулась, работа захватила, играла с удовольствием. Говорят, получилась неплохая роль. И неплохой спектакль.
? — Как чувствуете себя, когда играете в неудачной постановке?
— Очень стыдно бывает. И ночи бессонные, и сомнения в себе. Мучительно… Я должна влюбиться, сделать это своим и идти работать. Должна найти какие-то точки, за которые могу зацепиться, что-то больное, что меня трогает. Всегда стараюсь это сделать… Отказывалась ли я от ролей? Да, один такой случай был. Причину не назову: она и неоднозначная, и очень личная. Скажу только, что отказалась не из каприза. У меня есть принципы и есть черта, которую я не могу переступить.
Грех обижаться на судьбу: у меня всегда много работы. Роли разные, интересные. Нина в лермонтовском «Маскараде», спектакль, который много значил для всего театра, это была наша визитка. Поставить эту пьесу было мечтой всей жизни нашего тогдашнего главрежа Юрия Горули. Замечательная работа Василия Михайловича Фурдя в роли Арбенина! Спектакль очень долго жил. Мария в Володинской «Матери Иисуса». Варя в Чеховском «Вишневом саде». Лебедкина в «Поздней любви» Островского, Мона в «Безымянной звезде» Себастьяна…
? — В Вас всегда ощущается вкус к жизни. Это постоянный настрой или бывали спады?
— О, конечно случались. Очень тяжёлые периоды, когда не было ни сил, ни желания. Бывают дни, когда опустишь руки и нет ни слов, ни музыки, ни сил, – помните у Макаревича… Приходилось брать себя за воротник и вытаскивать из болота, как это делал барон Мюнхгаузен.
Не люблю конфликтов, если есть возможность, выберу другой выход. Не буду бороться за роль, например, да и вообще. Я боец только когда жизнь припирает к стенке. И раньше это как бы знала, а сейчас уже могу поставить себе диагноз «Галя, ты не боец», вернее не воин. Не люблю воевать.
? — Случались ли в Вашей актерской биографии подарки судьбы: хотели сыграть в этой пьесе – и вот ее ставят, и Вы получаете желанную роль?
— Была мечта сыграть в «Варшавской мелодии» Леонида Зорина. И вот наш режиссер Виталий Дворцин берет в постановку этот материал. Причем он соединяет «Варшавскую мелодию-1″ и «Варшавскую мелодию-2″, и назначает на роль трех актрис: молодую играла Оля Новаковская, среднего возраста – я, и старшую – Лидия Владимировна Пирогова. Это было то, что надо! Моя средняя часть небольшая, но очень интересная. Это был подарок судьбы. И еще у меня в загашнике была пьеса «Деревья умирают стоя» Алехандро Касоны. Думала, когда мне стукнет энное число лет, попрошу, чтоб ее на меня поставили. И когда несколько лет назад объявили, что будут ставить «Деревья» на Лидию Владимировну, я поняла: всё, ту же пьесу в этом театре уже не поставят…
? — А Вы когда-нибудь просили поставить спектакль на Вас?
— Нет, хотя как бы уже и право на это имела, и возможность. Но – неудобно. Мне достаточно ролей, чтобы еще что-то просить. Я счастлива…
? — Лучше идти не на премьеру, а на десятый спектакль, – это взгляд из зрительного зала. А как Вам кажется со сцены?
— Ну, это известный закон в театре. И, опять таки, раньше я не могла понять этого. Мне очень нравились премьерные спектакли. Новизна, волнение, эмоции зашкаливали! Мне казалось, что первые спектакли самые лучшие. И, может быть, так оно и было. Сейчас ощущения изменились. Нечасто я довольна премьерным спектаклем, моя работа над ролью продолжается. Идет процесс, который я так люблю. А энергетика, реакции или гробовая тишина зала оттачивает, проверяет твою работу. На каждом спектакле я ставлю себе микроскопические новые задачки – новую краску, эмоцию, даже новую мизансцену, конечно, в рамках режиссёрских задач и установок. И этот процесс не останавливается. А если режиссер следит за спектаклем, как-то рефлексирует, и вы вместе оттачиваете, улучшаете, ищете, – это вообще здорово! Конечно, седьмой-десятый спектакль нужно смотреть!
? — Вам доводилось сталкиваться на сцене с актерской подлостью?
— Типа того, как балеринам подкладывают лезвия в пуанты? Нет. Для меня подлость – это когда человек на сцене не работает. Потому что если от него не исходит импульс, я не могу нормально работать. Что я больше всего ценю в партнерах по сцене? То, что они работают, они включены. Это очень тяжело, когда по сцене ходят манекены. Если партнер «отсутствует», приходится выкручиваться, но работать за двоих в нашем деле невозможно. Очень мало актеров, которые действительно работают на сцене. Люблю партнеров, с которыми знаю, что мы будем копаться, искать, творить, вытворять – Жить! Актер – это рабочая лошадка, такая у нас профессия.
«Маскарад» М.Лермонтова
«За двома зайцями» М.Старицкого
«Варшавская мелодия» Л.Зорина
«Чайка» А.Чехова
«На початку і наприкінці часів» П.Ар’є