КОНЦЕРТ ДЛЯ ФОРТЕПИАНО С ОРКЕСТРОМ
13 мая в Николаевской русской драме сыграли очередную премьеру –
«Оркестр» Жана Ануя в постановке Льва Сомова

Место действия в пьесе – Франция после Второй мировой войны. Небольшой курортный городок, кафе, посетители которого – постояльцы санатория для страдающих желудочно-кишечными заболеваниями (противостояние «высокое – низкое» воплощено в пьесе в разговорах о служении искусству и упоминаниях физиологических проявлений болезней страждущих). В кафе играет маленький оркестрик: струнные, флейта и фортепиано. Шесть женщин и мужчина-пианист. Между концертными номерами персонажи рассказывают друг другу о своей жизни, ссорятся, сплетничают, интригуют.

Интересно, что в «Оркестре» Ануй описал среду, которую хорошо знал. Его мать-скрипачка играла в увеселительных заведениях курортного городка Аркашона, неподалеку от которого в деревушке жила семья будущего драматурга. Мать часто брала сына с собой на выступления, и мир закулисья он видел собственными глазами.

Пьеса имеет богатую сценическую историю. Это отменная драматургия, она сценична и дает массу возможностей постановщикам и исполнителям. К тому же в этой истории целых шесть женских ролей и одна мужская, что в пьесах бывает нечасто, и для театров, когда в труппах традиционно преобладают женщины, это просто находка.

Такой расклад ставит пианиста в исключительное положение, тем более что по сюжету он – участник главного любовного дуэта, и его возлюбленная в конце лишает себя жизни, – единственная законченная линия этой истории. Плюс к тому его соло завершает череду монологов персонажей, и именно его образ претерпевает в пьесе наибольшие перемены (неожиданный для тихони Леона монолог в конце затмевает самоубийство Сюзанны: о том, что девушка покончила с собой, мы узнаем со слов других персонажей, а метаморфоза пианиста происходит на наших глазах).

Как только не интерпретировали «Оркестр», чего только не выносили на сцену… Из постановок Льва Сомова, которые довелось видеть, у меня осталось впечатление, что хотя он и горазд на фантазии, но не страдает стремлением перелицевать пьесу. Радикальных отличий спектакля от пьесы в его интерпретации нет (за исключением образа пианиста Леона, о чем позже). Из более-менее заметных назову перемену места действия. Из реплик в пьесе видно, что всё происходит на сцене, в присутствии посетителей кафе (Мадам Ортанс: «Дамы, дамы! На эстраде не скандалить! Публика смотрит на нас, даже когда мы не играем. Улыбки… очарование… Можно прекрасно говорить друг другу все, что думаешь, и при этом улыбаться»). В спектакле же история разворачивается скорее за кулисами, на что намекает блестящий красный занавес, который впечатляюще играет в концертных номерах. Поэтому, например, оппозиция публичного и приватного звучит в спектакле глуше, чем в пьесе. В этом же, думаю, одна из причин того, что музыкальные номера в спектакле подобраны Сомовым совсем в ином стиле, чем у Ануя.

В этом сюжете – целый оркестр тем. Любовь, ревность, соперничество, конфликт юности и зрелости, здоровья и болезни, жизни и смерти. В спектакле для меня остро прозвучала одна тема, о которой не очень принято говорить: жертвенность и ее разрушительные последствия. Размышляя об этом, трудно не прийти к выводу, что жертвенности противостоит вовсе не эгоизм, а своевременность и способность думать наперед, причем обеих сторон драмы…

Ануй обозначил жанр «Оркестра» как пьесу-концерт. В ней не только предусмотрены музыкальные номера, но и разговорный пласт выстроен как оркестровая пьеса: там есть и тутти, и соло, и дуэты-трио-квартеты. Так Сомов и поставил свой спектакль. В нем много всего: разговоров, песен, танцев. Это в прямом смысле музыкально-драматическая постановка. Оркестровая музыка звучит в записи, но поют актеры вживую и весьма успешно. Желательно, правда, чтобы звукорежиссеры сбалансировали звучание фонограммы с живым вокалом. Танцуют тоже азартно, справляясь с насыщенной, изобретательной пластикой (хореограф Валерия Демченко). В балетной группе выделю Александра Аркавенко и Антона Архипенко. Заметно, что они танцуют с хорошим запасом. Директор-худрук Николаевской русской драмы Артем Свистун рассказал, что в театре постоянно проводятся тренинги по пластике, без которых, как и вокального тренажа, в современном театре не обойтись.

Танцевальные эпизоды, кроме всего прочего, обретают в этом спектакле важный смысл. Я не считала специально, однако ощущение, что танцев много. Танцевальная группа целиком мужская, и остается ощущение, что в этом варианте «Оркестра» нет гендерного перекоса. Мужчин и женщин в нем практически поровну. То, что баланс обнаруживается в соединении повседневной жизни с творчеством, можно толковать по-разному. Но этот штрих точно не случаен.

В спектакле мало реквизита, нет даже музыкальных инструментов, в пластических эпизодах актеры «играют» на них, исполняя этюды с воображаемым предметом. И это не только функциональный момент, когда пространство сцены должно быть свободно для танцевальных номеров. Пустота вместо музыкального инструмента – выразительный штрих в смысловой палитре постановки. А кроме того, мне показалось, что Сомов, как всегда, стремится не отвлекать зрителя от актера, а наоборот, сконцентрировать на нем.

Театр обозначил жанр своего «Оркестра» как трагикомедию. На премьерном показе комическое проступало больше и было более заметно. В том числе и потому, что комические элементы были заложены и в мизансцены, и в хореографию. Трагическое начало было ослаблено не в последнюю очередь криком. Где-то он оправдан, но не как постоянный прием, иначе пропадают нюансы, особенно как раз драматические. Однако линия трагического может усилиться, и потенциал к этому – в единственном мужском персонаже в этом женском оркестре.

О персонажах «Оркестра» обычно пишут, что это жизнь на грани срыва. А может, за гранью? И тогда какой выход? Оборвать всё разом, как Сюзанна? Или оставить как есть? Или остановиться, замереть, накопить сил и повернуться к жизни другой стороной? Кто знает ответ? Но вопрос-то задать нужно…

Почти всё в этом спектакле напористо, взвинченно, от темпа до интонаций актерской речи, звучности музыкального ряда, энергичной световой партитуры. С одной стороны, это держит внимание публики. На предпремьерной пресс-конференции режиссер сказал, что продолжительности первого акта – почти час – зритель не заметит. Так оно и вышло. С другой стороны, явный перевес «громкого», волевого начала приглушил одну из тематических линий пьесы, в которой контраст классического и современного, упорядоченного и хаотичного – грубо говоря, Массне и кафешантана – играет важную роль. Мне показалось, что такой крен спектакля в «громкоголосие», гипердинамичность – не столько установка режиссера, сколько следствие внутренних «шумов» в актерском ощущении. Вслед за пьесой, структура спектакля сложная, постоянные переходы персонажей от монологов к диалогам, из одного диалога в другой, смена речевых, танцевальных, песенных эпизодов, – во всём этом актерам нужно обжиться, тогда уйдет случайное, исчезнут «шумы», появится пространство для нюансов. Ну и, конечно, звукорежиссер перестарался, из-за чего иногда трудно было расслышать даже слова кричащего актера. Конечно, персонажи не очень слышат друг друга, но зрителю желательно слышать всё. :)

Спектакль звучит от начала до конца, кажется, в нем нет мгновений тишины. Персонажи хвастают, жалуются, сердятся, ехидничают, подкалывают друг друга, устраивают сцены ревности. Говорят обо всём на свете: о кулинарных рецептах и вязании, о выведении пятен и былых успехах, об отношениях с супругами, родителями, детьми… И общая черта: у всех всё плохо, каждый ступил не на ту дорожку в прошлом.

Истории семи оркестрантов реалистичны, более того, повседневны. В этом и подспорье, и проблема для актеров. Не перенести жизнь на сцену, но и не играть. То, что отчасти проживаешь в реальной жизни, прожить в другой реальности, другой системе координат, ведь все персональные истории этих людей взаимосвязаны, и каждая есть зеркало для остальных шести. Когда исполнители обживутся в материале, думаю, эта зеркальность будет еще более ощутима в спектакле.

В пьесе отчетливо выделен основной конфликт – ссора Сюзанны Делисиас с Леоном и руководителем оркестра мадам Ортанс, которая заканчивается самоубийством Сюзанны. Эта линия напоминает в пьесе соло на фоне оркестра. В спектакле судьбы женских персонажей равно значимы. По моему ощущение, так поставил режиссер и так сыграли актеры. В первом премьерном «концерте» женские роли исполняли Елена Кошевая (мадам Ортанс), Александра Шамшура (Сюзанна Делисиас), Виолетта Мамыкина (Памела), Алена Карай (Эрмелина), Анастасия Мезенцева (Патриция), Анна Бабенко (Лолита). Единственный мужской персонаж в любом случае не потеряется на общем фоне, а каждой из женщин нужно создать индивидуальный образ и при том не выпасть из ансамбля, с чем этот женский секстет успешно справился.

В характерах женских образов нет резких контрастов, и, с одной стороны, цельное впечатление создать легче, но с другой – сложнее, так как они то появляются, то исчезают из поля зрения публики. А тема мужчины постоянно присутствует на сцене – что в образе пианиста, что в разговорах женщин… Их много, но их голоса, индивидуальности не теряются в общем «хоре». Хоть он и король, но они – не свита. Они так играют, но и режиссерское, и пластическое решение к этому ведет. Раз за разом в песенных номерах мужской танцевальный квартет поднимает солистку высоко над сценой, словно восстанавливая баланс женского и мужского начала в образе спектакля. И создавая выразительный контраст финальному монологу пианиста. «Я сам – солнце! И все они мои! Все мне повинуются». Как бы не так.

Говоря о своих бедах, персонажи, много лгут, пытаясь оправдаться перед собой хотя бы на словах. Но их самообман почти невинный, ощущение такое, что в спектакле они не хуже, а лучше, чем выглядят в своих разговорах. За одним исключением. Пианиста, конечно. Этот образ сильно разнится в пьесе и николаевской постановке.

Пианист у Ануя тих, скромен, боязлив и незаметен. Совсем другой акцент сразу ставит Сомов. В зачине николаевского спектакля Леон – настоящий лев. Отчего-то вспомнилось шахматное «Белые начинают и выигрывают» (кстати, не говорящие ли имена у героев Ануя, по крайней мере, некоторых? Например, у возлюбленной пианиста Сюзанны Делисиас? Первое слово в переводе означает «лилия», королевский цветок, или «лотос», а «делисиас», возможно, это «изысканная»?..). Леон задает спектаклю тон: с его песни начинается эта история (да еще с какой песни, – легендарной «Ne me quitte pas», «Не покидай меня», Жака Бреля). Этот персонаж впервые появляется не на сцене, а в зрительном зале. Не в концертном костюме музыканта, а в простом сером пуловере, в сером же берете. Вот точно так же днем в этом проходе шел Лев Сомов на последней репетиции перед премьерой… Сперва можно гадать, какая роль уготована в спектакле человеку в сером: пианиста? а может, Автора? Но сразу ясно: если, взойдя на сцену, этот человек станет единственным мужчиной в женском оркестре, он точно не будет таким, как у Ануя. В пьесе невзрачный, едва заметный на протяжении всего действия, он в конце разражается монологом, одновременно циничным и смешным, потому что неожиданным у этого робкого человечка, с глубоко упрятанными в потайном чулане души императорскими замашками. Леон Андрея Карая сходу дает понять, вокруг кого будет вертеться всё и вся в этой истории, кто будет ее настоящим дирижером. Сильный, харизматичный, уверенный в своей неотразимости (и да, зрителю сразу явлены эти уже знаменитые караевские сияющие глаза и эта улыбка), – такой персонаж не может быть смешон в своем монологе в самом конце спектакля.

«Я делаю вид, что просто гуляю или ищу кого-то, но это не так, я никого не ищу. Я сам – солнце! И все они мои! И я могу менять! То я с блондинкой, то с рыжей, то с крашеной, то с тощей, то с толстой! Все – мои! Все мне повинуются. (…)  Я Нерон! Я Тиберий!»

А и всего-то эти императорские мечты распространяются на власть над женщинами. Вот тебе и масштаб, вот тебе и император… Похоже на бред сумасшедшего, правда? И ремарки драматурга в тексте монолога намекают на это («У него не хватает дыхания, он выбился из сил…», «Внезапно кричит как безумный»). Но этот Леон производит совсем другое впечатление. Он не безумен и оттого его монолог не смешон, а страшноват. Красивая сцена с бесконечной мантией, тянущейся за пианистом, который поднимается ввысь, и мантия в переливах света накрывает всё вокруг. Но вот ее края вздыбливаются пиками, и из-под покрова возникают фигуры в черном, те самые женщины из оркестра. Или творения его фантазии, превратившей живых людей в манекены, без лица, без души? Белые начинают и – неужто выигрывают?

Женщины в этом спектакле жаждут быть счастливыми, а мужчина?.. Леон, каким я увидела его на премьерном показе, противоречив, отдельные фрагменты у меня пока не складываются в единый образ. Кто бы сомневался, что Карай будет убедителен там, где его персонаж включает свое обаяние. Игра актера мне по душе и в лирических, и в драматических фрагментах. А вот иронические и «победительные» краски в этом «портрете» не вдохновили. Это я уже видела у актера и в «Скамейке», и в «Short/Чехов», и в «Эмигрантах»… Может быть, потому трудно понять, кто он, этот пианист: искренне ли он чувствует, страдает ли? Или он бездушный монстр, ловко играющий чужими судьбами? Белые начинают, но на моем поле пока недовыиграли.

Ануй написал «Оркестр» в 1959 году. Прошло полтора десятилетия после Второй мировой войны, но ее последствия еще остро ощутимы, военная тема всё еще горяча и много определяет в этой истории. Не только мировые войны, но и концы эпох отнимают у человека ощущение стабильности, поднимают смуту в людских душах. Это делает пьесу актуальной и в наше время, тема хаоса в душе показалась мне одной из главных в николаевском «Оркестре».

Пьеса Ануя провоцирует множество культурных ассоциаций. Прежде всего, конечно, вспоминается «Дом Бернарды Альбы» Лорки. И чеховская «Чайка» (Сюзанна напоминает то Треплева, то Нину), и фильмы – феллиниева «Репетиция оркестра», «Восемь женщин» Озона… В финале спектакля, с появлением «забронзовевшего» пианиста, у меня возникли еще две, совсем, кажется, далекие ассоциации.  Вспомнился рассказ Д.Григоровича о мальчике-акробате, за гибкость прозванном гуттаперчевым, который в конце погибает. А еще – история мальчика, покрытого золотой краской ради забавы-праздника, а потом всеми забытого и умершего оттого, что с него не смыли золотую краску…

Николаевский «Оркестр» – спектакль яркий, запоминающийся, дарящий зрителю массу разнообразных впечатлений. Считается, что в пьесах Ануя герои ищут смысл существования в абсурдном мире. Но ведь абсурдность внешнего мира – это всего лишь отражение абсурда, царящего в душе человека. «Оркестр» Николаевского театра на Адмиральской вызывает разные мысли, для меня громче других звучит шекспировское «Ты повернул глаза зрачками в душу»…

Оркестр

Андрей Карай (Пианист)

Андрей Карай (Леон), Анастасия Мезенцева (Патриция) Слева направо: Виолетта Мамыкина (Памела),
Александра Шамшура (Сюзанна), Елена Кошевая (мадам Ортанс) Анна Бабенко — Лолита (слева), Алена Карай — Эрмелина

Репетиция «Оркестра»