Нынешней весной я дважды была в Николаевском театре на Адмиральской. И в первый, и во второй раз директор – художественный руководитель театра Артём Свистун приглашал меня на спектакли. Но в те несколько дней в марте и мае происходили разные события, и мне захотелось попробовать передать насыщенность и разнообразие творческой жизни театра.

В марте приглашали на премьеру спектакля, название которого в афишах значится как «Сцена на сцене» и обозначает не столько тему спектакля, сколько пространственное его расположение: все – и актёры, и зрители находятся на сцене театра. Это давно известный и широко распространённый в наше время формат, но в этом театре такой спектакль поставлен впервые. Хотя сама по себе близость зрителя к исполнителям не новость в этом театре: в нём не первый год активно работают малая и камерная сцены. Но побывать на большой сцене, на которую ты всегда смотрел только извне, – новое ощущение. Новым для зрителей был и формат самого спектакля. И дело не в том, что он был почти чисто пластическим, но в том, как играли актёры. Они общались со зрителем даже не через пластику, а через внутреннее своё состояние. Не все зрители, возможно, поняли, в чём была для них – и исполнителей тоже – новизна этого действа, но почувствовали эту новизну, непривычность все.

На сцене три пары: Он и Она – совсем юные, взрослые и зрелые. Несколько групповых эпизодов, потом – дуэтных. Интересная пластика, за весь спектакль – всего несколько слов. Но главное – атмосфера, общение между собой и со зрителем, не видимое глазом, не слышимое ухом, общение – состоянием.

Такие постановки трудно описывать, да и нет в этом нужды, лучше покажу снимки.

А поставил спектакль режиссёр, актёр, педагог Марек Кощулек (Marek Kosciolek, Maszewo, Polska). И это, похоже, уже становится традицией: на День театра показывать премьеру в постановке зарубежного режиссёра (в прошлом году это были «Эмигранты» С.Мрожека, которых поставил литовский режиссёр и актёр Йонас Бузиляускас).

? – Артём Александрович, как Вы познакомились с Мареком Кощулеком?

Артём Свистун:
— Мы впервые встретились в 2008 или 2009 году благодаря Польской общине Николаева. Я тогда проводил фестивали «Южные маски», на них мы приглашали театры не только украинские, но из других стран: Польша, Литва, Беларусь. Коллектив Марека «Крик» – это другая эстетика, другой театр. Он произвёл фурор на фестивале. Первые показы были в нашем колледже культуры, на сцене университета культуры, потому что нужны были камерные площадки. Выглядело действо довольно жёстко и сперва казалось диким, но потом, когда мы осознавали нерв, ритм, суть приёма, – тогда это был восторг и у режиссёров, и у актёров-аматоров (большей частью в «Южных масках» участвовали любительские театры). Наши контакты с польским режиссёром и его коллективом на этом не закончились: Марек с ребятами были на нашем первом «Театроне». К сожалению, только один день, так как их собственный фестиваль по времени совпадает с нашим: конец июня. Но и за один день они успели не только показать спектакль, а и дали мастер-класс.

? – Приглашение зарубежных постановщиков станет традиционным для Вашего театра?

— Надеюсь. В этом году начали сотрудничать с французскими актёрами, работающими в жанре комедии дель арте. Мы приглашали их на летнюю театральную школу «Театрон» с мастер-классом по комедии дель арте, но в этом году не вышло. Может быть, они примут участие в фестивале Homo Ludens, который после двухгодичного перерыва мы вновь будем проводить в октябре. На следующий год запланировали, что французы поставят в нашем театре спектакль, а летом покажут свой спектакль и дадут мастер-класс в конце июня на «Театроне».

Что же касается спектакля «Сцена на сцене», я Мареку давно предлагал, чтобы он приехал и поработал с профессиональной труппой – с нашими актёрами. Моей целью было не только получить новый спектакль, расширить стилистическую палитру нашего репертуара. Марек энергетически тянет за собой людей, закручивает, объединяет. Это просто физически чувствуется. Прошлый год в театре был раздрай, эти конфликты, противостояния, и то, что в этом спектакле удалось объединить людей, разные поколения актёров, очень много значит для театра, для атмосферы в коллективе. У Марека потрясающая созидательная энергия!

Первоначальный замысел постановки был иным. Марек планировал ставить спектакль на одну пару, а разрослось всё уже в процессе работы: сперва добавилась вторая пара, потом третья. Актёрам было интересно работать в совершенно новой для себя стилистике, иными, чем они привыкли, методами. Времени было мало. 20 марта Марек провёл мастер-класс для всей труппы театра, затем труппа поехала на небольшие гастроли в Херсон, а Марек начал работать с парами. Актёры невероятно выкладывались энергетически, но им было очень интересно. Я видел, что некоторые зрители не восприняли увиденное. Но по-моему, это отчасти из-за непривычности зрелища. Раньше репертуар театра состоял из традиционных постановок, экспериментальных работ не было. Сейчас стараемся стилистически разнообразить репертуар. Кто-то любит традиционный театр, кому-то по душе экспериментальный, непривычный… Когда спрашивают, какой спектакль я рекомендую посмотреть, всегда спрашиваю, а что бы зритель хотел увидеть.

? – В работе Марека Кощулека – и в спектакле, который он поставил, и потом на мастер-классе – очень ощутима его настроенность на результат, то, что при всей увлечённости процессом, он ни на минуту не упускает из виду конечную цель.

— Это очень важно и чувствуется. Это, конечно, черта характера, но может быть, и обстановка влияет. Марек живёт на той территории Польши, которая была под Германией, возможно, оттуда его педантичность – в хорошем смысле этого слова. Он чувствует время. Вот первый тренаж, он спрашивает, сколько у нас времени, и точно укладывается в этот час. Он знал, что мало времени, мало репетиций, а нужно дать результат, и точно выстроил по времени весь процесс.

? – Помните, на одном из упражнений мастер-класса Марек сказал: «А теперь то же самое, но быстрее». Ребята не поверили, что это возможно, заахали, но таки оказалось, что то же самое можно делать быстрее…

— Да, театр должен чувствовать время в обоих смыслах: и то, чем дышит наше время, потребности именно данного момента времени, и время спектакля, художественное и физическое. Затянутость – большая проблема, и если зритель устал, – в тот момент театр потерял зрителя, и это плохо. Украинскому театру часто не хватает чувства меры, чувства времени, актуальности…

? – Вы впервые встретились с Мареком Кощулеком много лет назад, и эта встреча не потерялась в закоулках памяти. Какие его качества произвели такое впечатление, что Вы помнили его столько лет?

— Коммуникабельность, невероятная энергетичность и умение вовлечь и увлечь. Эта его энергетика, восприятие жизни, – он ведь и в жизни такой. И этот настрой на действие… Люди за рубежом очень приблизительно представляют обстановку в нашей стране. Они знают, что здесь неспокойно, какие-то боевые действия, и – многие опасаются сюда ехать… Я специально полетел к Мареку, чтобы встретиться на его территории и договориться о постановке спектакля, мастер-классе. Мы встретились в Гданьске, буквально за пару часов обговорили все основные моменты проекта.

Марек увлёк артистов. И студентам очень понравилась такая двухдневная форма, когда на следующий день после спектакля Марек на квартирнике у Виктора Мозгового рассказал о себе и дал мастер-класс.

У нас насыщенная жизнь в театре. В течение одной недели – и мастер-класс, и спектакль, и спектакль в музее, и фотовыставка в театре… Николаев – театральный город, и не только с формальной точки зрения – в городе три театра, но и творческая жизнь в театрах разнообразная, и зритель приходит в театр думающий.

На следующий день после спектакля, вечером, был упомянутый Артёмом Свистуном квартирник Виктора Мозгового с Мареком Кощулеком.

Виктор Мозговой:
? – Щоб краще зрозуміти вчорашню виставу, таке питання. Марек, Ваш театр «Крик» – альтернативній театр. Ця форма популярна в Польщі?

Марек Кощулек (перевод – Дмитрий Черкасский):
— Такой театр можно называть по-разному. Классический театр тоже может быть альтернативным. Вообще, с таким определением можно запутаться. Мне ближе всего название «авторский театр».

Мне близок театр физический, экспериментальный. Если бы меня спросили раньше, к чему можно отнести этот театр, я бы сказал, что это театр пост-гротовский. Но сейчас мне кажется, что мне ближе Тадеуш Кантор. Но мы меняемся, и кто знает, может быть, я останусь с Чеховым.

? – І що, Чехов буде таким же динамічним, як те, що ми побачили вчора на виставі і зараз у трейлерах деяких Ваших робіт?

— Это будет динамика в сердце.

? – Щодо динаміки Ваших постановок. У нас вчора на Вашій виставі глядач був трохи здивований, він не був готовий до такого театру. А польський глядач готовий до такої театральної акції?

— В 60-70 годах прошлого века в Польше происходило много театральных єкспериментов. Прежде всего это работы Тадеуша Кантора, так что польская публика видела много разных форм театра…

? – Скільки вистав взагалі Ви поставили в Польщі?

— Спектакль спектаклю рознь. Я не только ставлю спектакли, делаю различные театральные акции, например, перформансы. Со своей группой я поставил десять или одиннадцать спектаклей. Но это не совсем показатель нашей работы. Чтобы показать её объем, надо сказать и о том, чего мы не сделали. То есть не довели до конца, до спектакля.  В этом главное различие театра классического и того театра, которым мы занимаемся в «Крике». В большом государственном театре я начинаю и я заканчиваю – выпускаю спектакль. А у себя в театре мы когда экспериментируем, идём разными дорогами и можем не дойти. Но та дорога, которой мы шли, может быть нужна в следуюдих работах. Кроме десятка постановок со своей группой я сделал несколько десятков проектов с другими группами, и не все они были от А до Я, то есть не все закончились спектаклями. Было и немало международных проектов. Но в таком виде, как здесь, – приглашение от директора театра, – это у меня было впервые.

? – Якщо цей проект виявився таким вдалим, чи планує Марек Кошчулек працювати як режисер в Миколаєві чи загалом в Укрїні?

— Это вопрос к директору (смеётся). Украина у меня в сердце, моя бабушка была украинкой. Я воспитывался у бабушки с дедушкой и маленьким видел, как бабушка пишет письма кириллицей, но тогда не знал, что это такое. Когда я подрос, бабушке было уже восемьдесят восемь лет, у неё к тому времени уже около тридцати лет не было контактов с родственниками здесь, в Украине. Я приехал, нашёл её село, встретился с её родными, и это была невероятная встреча! Одна из важнейших встреч в моей жизни. Потому что я почувствовал свою внутреннюю идентичность. Я живу там же, где жила моя семья, до 1945 года это были германские земли. Переселение – очень болезненная тема в тех краях. Многие люди приехали туда откуда-то, как и мои бабушка с дедушкой. Бабушку вывезли из Украины в Германию на работы, там они познакомились с дедушкой и поженились в 1945 году. Когда я работаю с молодыми людьми, я часто задаю им вопрос: «Ты знаешь, где родились твои бабушка и дедушка? Знаешь свои корни? А если нет, у тебя есть один день, чтоб узнать». Я считаю, что это очень важно. Мы останавливаемся, оборачиваемся назад не для того, чтобы остаться в прошлом, но чтобы прикоснуться к нему. Когда я знаю, где мои корни, я чувствую себя богаче, тогда я больше знаю о себе.

? – Що Вам, як режисеру, важливо в роботі з актором?

— О, на эту тему можно написать целую работу, а можно сказать одним-двумя словами. Для меня это тишина.

? – Хто Ви за фахом?

— Я получил образование в политологии, педагогике, а также арт-терапии. Но я хочу сказать, что не университет сделает из нас людей. Университет может дать знания, но только от нас зависит, что мы возьмём от преподавателя. Иногда я приходил учиться слишком рано, я бы хотел сейчас встретиться со своими преподавателями, я бы сейчас больше понимал их и мог бы больше от них взять. А лучшая школа – это практика, жизнь. Я так понимаю, большинства из присутствующих здесь студенты, и вы будете работать с людьми. Если будете интересоваться людьми, другим человеком, тогда можете быть спокойны.  Беспокойство будет внутри, но это не страшно, немного внутреннего беспокойства – это хорошо, оно побуждает человека двигаться, меняться.

Я работаю не только с актёрами – с разными людьми. Например, через неделю начинаю работать с женщинами-заключёнными, которые осуждены на очень большие сроки, они совершили серьёзные преступления. Постоянно думаю, как совладать с тем, что они сделали в жизни, как не думать об этом, работая с ними. Это сложно, во многих ситуациях работать сложно, но я счастлив, что работаю с разными людьми. Это очень интересно и много мне даёт. Я люблю, когда удаётся собрать группу, которая может дать что-то другим и поделиться с другими.

А потом с правой половины арт-центра все перешли на камерную сцену, где Марек Кощулек дал мастер-класс. Поупражняться под руководством Марека захотело столько присутствующих, что впору было проводить мастер-класс не на камерной, а на большой сцене театра. Некоторые из упражнений, предложенных Мареком, известны, другие я видела впервые. И все они были направлены на контакт, чтобы ребята ощущали друг друга не пунктирно, а постоянно, всегда чувствовали окружение, не выпадали из контакта, взаимодействия.

А ещё мне удалось немного побеседовать с Мареком Кощулеком.

? – На спектакле было совершенно очевидно, что в работе с актёрами Вы шли от молчания, учили их прежде всего молчать. Это чувствовалось не по тому, что в спектакле было мало слов, а по настрою актёров. А театр свой Вы назвали «Крик»…

Марек Кошчулек:
— Так театр возник давно. Когда я начинал, крик был во мне. Название театра отражало моё внутреннее неспокойствие. И тематику соответствующую мы поднимали. Это название было созвучно времени. Я вижу, как за эти годы и я, и люди, с которыми я прошёл эту дорогу, изменились, и как мир изменился вокруг нас. Не знаю был ли я тогда отважнее, чем сейчас, но сейчас я больше люблю тишину. Возможно, потому, что я научился легче находит контакт с людьми, и мне на это нужно меньше слов. Но это мне этот опыт очень дорого стоил, я заплатил за него большую цену.

? – Многие режиссёры, занимающиеся экспериментальными формами театра, говорят, что им не нужен зритель, им интересен сам процесс работы, самосовершенствование участников. А Ваше отношение к зрителю?

— Мне важны и актёр, и зритель. Важно, чтобы то, что трогает меня, тронуло и актёра. Если это трогает его, оно дойдёт и до зрителей. Ведь мы же живём вместе, в одном пространстве и времени. Чем больше внутренней работы постановщиков, исполнителей будет при подготовке спектакля, тем больше шансов, что это найдёт отклик в душе зрителя.

В тот же день, когда проходил мастер-класс Марека Кощулека, начал свои трёхдневные гастроли на сцене театра на Адмиральской киевский независимый театральный проект «Театральная биржа» известного актера Льва Сомова. Посмотреть первый спектакль киевлян «Совершенный Чарли» полностью мне не удалось, так как он параллельно с мастер-классом Марека, видела только второе действие.

Зато на следующий день посмотрела в исполнении киевлян комедию «То, что скрывают французы» (фото — Игорь Ермолаев).

Сыграно было весело, со вкусом и чувством меры, без чего в таком материале вряд ли можно рассчитывать на серьёзный успех (курьёзные ситуации в этом сюжете построены на том, что один из главных героев изменил пол, а в конце оказывается, что и не только он). В этом спектакле был один интересный момент, о котором я потом спросила Льва Сомова. Но об этом чуть позже: разговор с Львом Николаевичем получился таким, что мне хотелось бы закончить им эту театральную зарисовку.

А сейчас вернёмся на день назад, к квартирнику Виктора Мозгового. Это его авторский проект в Театре на Адмиральской. О нём мы и говорили с автором.

? – Виктор Леонидович, почему квартирник, если это происходит не в квартире?

Виктор Мозговой:
— Мне хотелось, чтобы зрители ощущали, что то, о чём мы здесь говорим, – часть нашей жизни, причём не публчная, «на людях», а внутренняя. Вот образ квартиры и стал для нас таким знаком «внутренней», непубличной жизни. На одном квартирнике это может быть кухня, на другом – гостиная с камином, мягкими креслами… Чтобы создать уют и атмосферу, располагающую к разговору.

Музыкальных квартирников много, а вот театральный квартирник осуществлён в Николаеве впервые. Первый квартирник в театре мы сделали на День студента, 25 января 2019 года. Но до того эту идею я реализовал в нашем Николаевском филиале Киевского национального университета культуры и искусств (КНУКиМ).

? – Когда Вам впервые пришла в голову идея квартирника, чего Вам недоставало, почему захотелось сделать что-то ещё?

— Камерности не хватало. Директор нашего филиала КНУКиМ Наталья Федотова отдала в моё распоряжение полуподвальное помещение, о котором я говорил, и я сделал в нём чёрный кабинет. Потом захватил коридор и полностью перестроил его в ланч-зону. Постелили ковролин, покрасили стены, положили мешки… Если здесь – отдых-отдых, то через стенку сразу маленький театр. И это пространство сразу натолкнуло на идею. что переход от отдыха в театр может быть как раз в формате квартирника. И полтора года назад мы начали на нашей маленькой сцене показывать свои работы. А по кафедральной работе я заставляю все свои курсы, которые проходят ивент-режиссуру, что-то показать на этой сцене. В ней нет карманов, занавеса, это просто чёрный квадрат. Пока черные только стены, но у меня есть идея и потолок сделать чёрным. Там негде спрятаться, вот какой ты есть, ты весь на виду. Всё надо настолько продумать в это время, чтобы зрителю было интересно.

Здесь, в театре, квартирник был, конечно, авантюрой. Смогу ли я реализовать неформат в академическом учреждении? Ведь, приходя в театр, зритель настроен на определенное зрелище, у него к этому многолетняя привычка. А тут… Люди заходит, а у нас чай, кофе, пряники, мы приглашаем: пожалуйста, угощайтесь. Если захотите во время спектакля пойти попить чаю, пожалуйста, наливайте себе чай, нас это не смущает. Пейте чай и слушайте нас одновременно.

В общем, было много таких мелких вещей, которые могли сработать за идею или против неё. Но всё получилось. Благодаря поддержке Артёма Александровича Свистуна, актёров театра, особенно Андрея Карая. Он первым из актёров согласился участвовать в квартирнике, и потом львиная доля выступлений в квартирниках, которые были связаны с профессиональным показом, выполнял Андрей. Он сумел найти контакт со студентами, и час двадцать, практически одноактная пьеса, прошли на ура.

Это авантюра ещё и в том, что мы не повторяемся. Квартирник идёт в последний четверг каждого месяца. Это принципиально – вот такой формат. Каждый месяц новый сценарий. с новыми актёрами. Актёры, приходя работать над новым квартирником, часто спрашивают, что они могут делать, что нет. Я им говорю: вы можете делать всё, но не забывайте, что и зритель в этом формате имеет право делать всё, что захочет.

Идее квартирника в театре предшествовали не только студенческие квартирник, но и большая КВНовская школа. Проработав с ассоциацией команд КВН Украины более пятнадцати лет, играя в разных украинских лигах, я видел много форматов… Режиссёру-КВНщику даётся пять минут, и за это время надо показать историю от начала до конца. В квартирнике этот элемент очень удачен. Длинные мизансцены здесь неинтересны, здесь быстро сказал, переключил внимание, зритель каждый раз видит новое движение…

К этому формату подталкивали и студенческие работы, ведь на длинные дистанции они, как актёры, не бегают ещё: дыхания не хватает. Постепенно короткие фрагменты расширялась до больших кусков. В итоге мы убрали дробление и ставили в одном квартирнике четыре больших куска, по двадцать минут каждый. Это уже практически добрая четверть моноспектакля.

Я приглашаю не только актёров. На второй квартирник был приглашён в качестве гостя начальник городского управления культуры Юрий Осипович Любаров, человек разнообразных талантов: литературного, драматургического., музыкального. Второй квартирник был построен на том, что мы с ним раскрывали такой жанр, как стёб. Участницей квартирника была и Елена Бондаренко, она не актриса, он руоковдит николаевским  народным молодёжным театром «СТУК», Елена, человек пишущий, была мне интересна как автор.

? – Вы ориентируетесь не только на актёров, но на яркую личность?

— В общем, да. Потому что в таком формате очень тяжело будет удержать непосредственностью. Или мне, как режиссёру надо найти такие образы или такие пьесы, или идеи, в которых человек сможет найти себя. Или же это харизматическая личность, которая за несколько минут может расположить к себе любого человека. Типа Марека Кощулека. Кстати, с Мареком квартирник абсолютно не готовился. Потому что он был настолько загружен, что я стоял под дверьми и просил: можно мне хотя бы объяснить тебе, что мы будем делать. Поэтому я только объяснял, и всё равно оставил на импровизацию очень большую часть. Для меня была очень важна работа с таким человеком. Высокая динамика, большая эмоциональность, заразительность: давайте работать! Открою секрет: Марек изменил ход квартирника за пять минут, когда зритель уже сидел в зале. И я на это спокойно отреагировал, потому что понимал: я с ним договорюсь. Он справится, а я выкручусь. Понимаете, идти на поводу у такого режиссёра и актёра, как Марек, очень легко. Я не амбициозный человек.

Бывает, ощущение актёра, работающего в квартирнике, не совпадает с тем, что запланировал я. Было такое, что я принёс на репетицию полностью видео и звуковые файлы, а двое исполнителей сказали, что им не нравится музыка и они хотят её изменить. И я согласился. Мне важно, чтобы исполнителям было комфортно. Это помогает создать доверительную атмосферу, ведь квартирник – это всегда разговор по душам. И в обществе сейчас есть огромная потребность в таком общении. Что мы видим и по публике наших квартирников.

* * *

Мой двухдневный майский визит в Театр на Адмиральской был связан с очередной премьерой: николаевский режиссёр и педагог Алексей Павлищев поставил для малой сцены театра пьесу Павла Арье «Кольори». Перед вторым показом спектакля была пресс-конференция, которую дали директор — художественный руководитель театра Артём Свистун, Павел Арье и Алексей Павлищев.

Артем Свистун:
— Сьогодні другий показ нашої нової роботи. Символічно, що ми граємо її у День пам’яті жертв політичних репресій. Ця тема теж є в «Кольорах» і вирішена вона через людину, у людському, особистому вимірі. День тому в нашому театрі була гастрольна вистава: грузинські актори показали свое бачення одного з найкращих творів класичної української драматурнії – «Украденого щастя» Івана Франка. Ми отримали запрошення на гастролі до Грузії і вирішили, що саме ця вистава, «Кольори», поїде до Грузії: ми покажемо там мистецтво молодих. Повеземо цей спектакль і на фестиваль в Ніжин. Тож уже ясно, що «Кольори» будуть однією з фестивальних вистав нашого театру. Режисер Олексій Павліщев поставив «Кольори» зі своїми студентами, я подивився цю роботу і відразу сказав йому, що нам в театрі потрібна така вистава, і ось результат.

Алексей Павлищев:
— Для меня єта работа очень важна. Кроме того, что она актуальна, темы, которые зактрагивает драматург, часто звучали в нашей семьи. Мне лично близки события, повлиявшие на жизнь героини пьесы. И, конечно, мне было интересно, насколько я, мужчина, смогу работать с женщинами спектаклем о женской доле и специфических сторонах жизни женщины… Мне, с одной стороны, надо было настоять на своём вИдении материала, а с другой, не подавить восприятие исполнительницами своих персонажей. Для меня было очень важно сохранить этот баланс. И ещё один личный момент: с некоторыми из актрис, работающих в этом спектакле, я много лет назад начинал играть на этой сцене, когда был актёром этого театра. ..

Павел Арье:
— Я дуже хвилююсь. Я потрапив в Миколаїв вдруге в своєму житті. Вперше це відбулось, коли я був дуже маленьким хлопчиком, влітку, і у мене лишились приємні спогади. Тож я дуже розчулений зараз. «Кольори» – друга п’єса в моєму житті. Вона з’явилась випадково. Я подорожував Європою і приїхав до свого друга, який довго жив і працював в Україні, а в той час мешкав у Парижі. Одного разу я їхав в метро і розмовляв з другом по мобільному телефону, а напроти мене сиділа літня жінка, дуже красиво одягнена, і посміхалась. Я ще здивувався: чого вона посміхається? А коли я закінчив розмову, жінка спитала, чи може вона зі мною поговорити своєю рідною мовою. І в цю коротку зустріч вона розповіла про своє життя. Як вона, дівчинка з містечка на Київщині, опинилась в Європі. Розповідала про свою родину… Ця історія вразила мене до кісток, я навіть проїхав на кілька станцій більше, ніж було потрібно. Потім ми попрощались, а коли я вийшов з вагону метро, пошкодував, що забув спитати її ім’я… Я швидко зрозумів, що не можу не написати цю п’єсу. Звісно, у ній багато додумано мною, і мені допомагала жінка – моя мама. У неї я міг спитатсь такі речі, особливі, жіночі… П’єса написалася дуже швидко – за тиждень.

? – Жіноча історія очима чоловіка?

— У мене не було задачі показти чоловічий погляд на жінку. Я коли писав, запитував себе, як би я на це відреагував? У мами питав, вона мені дуже допомагала.

? – А ця жінка, в Парижі, знала, хто Ви, що Ви – драматург?

— Ні! Вона зреагувала виключно на мову. Вона так давно не говорила рідною мовою… Так життя склалось. Вона все життя мріяла повернутись в своє містечко на Київщині. І повернулась, а потім відразу поїхала. З вистави зрозуміло, чому…

Вперше «Кольори» поставили у Львівському театрі імені Лесі Українки (колишній ПРИКВО). Головну роль грала народна артистка України Жанна георгієвна Тугай. Для мене це був шок: величесзий театр – і моя п’єса… Я дуже боявся вийти на поклін. Перед прем’єрою Жанна Георгієвна підійшла до мене щодо одного епізоду, – ну є там такий… и каже: «»В залі буде сидіти мій чоловік, як я це при ньому скажу?» Я їй – кажіть як вважаєте за потрібне. Так вона на виставі сказала ще пікантніше, ніж у мене було в тексті. Там зала просто лежала, всі сміялися…

? – А цей епізод був в розповіді жінки, з якою Ви зустрілись у Франції?

— Ні, це я додав.

? – Придумали?

— Ні. Схожа ситуація була в релаьності, мені про неї розповіли, але інша жінка. Це ж не просто окремий епізод, та й там головна не стільки подія, а стан жінки, що потрапила в таку ситуацію, і стосунки з сестрою… Тобто там все переплелось, все складно…

? – Ви написали «Кольори» дуже молодою людиною, ще студентом. Пройшов певний час, що б Ви написали по-іншому, що б змінили в цій п’єсі, якби писали її зараз?

— Звісно, зараз я інша людина, по-іншому пишу… Я не люблю свої п’єси, це нормальне почуття, і ти завжди думаєш: я можу краще, ще краще… Але саме в ції п’єсі я б нічого не міняв. Бо мені здєтьося, вона цілісна.. Ця історія написана на такому натхненні…

Мы долго разговаривали с Павлом Арье, я выложу этот разговор отдельно. А «Кольори»… В этой пьесе подкупает безыскусность и цельность. А в спектакле – то, что режиссёр говорит со зрителем через актёра, а не помимо него. Он не заслоняет исполнительниц постановочными фантазиями. А «тот» эпизод… Сталина Лагошняк как-то так проживает эту сцену, что всё твоё внимание устремлено к её финалу: а потом мужчина преданно и нежно ухаживал за умиравшей женщиной, которой изменил…

А завершу эти заметки, как и обещала, беседой с актёром и режиссёром Львом Сомовым. Разговор состоялся в марте, после завершения гастролей его «Театральной биржи» в театре на Адмиральской.

? – Лев Николаевич, когда появляется новый проект, эначит он нужен и во внутренней, личной жизни своего создателя, и в жизни внешней. Значит чего-то не хватает. Зачем «Театральная биржа» нужна Вам, театральной среде, обществу?

Лев Сомов:
— Я думаю, будет правильно сказать, что это конфликтная ситуация. Конфликтная потому, что, к сожалению. искусство, театр, любые проявления человечности сегодня не в тренде. Сегодня на первый план выходит история неучей, людей, которые совершенно не хотят развивать то, что человек когда-то назвал душой. Мы все – существа сознательные, наделены Богом мыслью, умением думать. Мы забываем об этом удивительном инструменте, ставя во главу угла еду, секс, деньги и всё то, что диктует рефлекс. Человек может оправдывать себя как угодно. Моя позиция: проект «Театральная биржа», который я начал полтора года назад, – альтернатива тому, что сейчас существует на сценах Украины.

Чувство собственной значимости, не совместимое с умственными способностями, – вот так я могу описать ситуацию в стране. Поэтому появился проект «Театральная биржа». Нравится он кому-то или нет, мы всё равно будем учить людей любить, искренне, до самозабвения. Мы будем нести со сцены свет, добро, будем искоренять то дурное, что есть в стране. Пусть минимально, на уровне театральных спектаклей, но это идеологическая работа. Хотите считайте это бунтом. Да, это бунт человека. Это не бизнес-проект, это исключительно зов души. Мне приятно, что за мной идёт большое количество людей в этом проекте.

? – Как-то Калягин на встрече с театральной общественностью Одессы сказал, что актёр с опытом приобретает уверенность в том, что какие-то вещи он сделает в любых обстоятельствах. И привёл пример: я, например, знаю, – сказал он, – что могу рассмешить любого. Я потом они с Симоновым играли спектакль по юмористическим рассказам Чехова. Хорошо играли, но рассмешить меня Калягин не смог. Да и зал не особо смеялся. А вопрос такой: приобретает ли актёр с опытом гарантированную уверенность в чём-то?

— Я очень люблю творчество Калягина, я не знаю, как происходит у него: у каждого актёра своя лаборатория. Но я уверен сам как актёр, что никаких гарантий, никаких фундаментальных внутренних завоеваний не существует. С каждым днём становимся старше, приобретаем новые выразительные средства и теряем старые. То есть мы меняемся. А актёрская профессия – это эксплуатация человека. Слова, пластики, духовно-художественного интеллекта, психотипа, который также мутирует. И хороший актёр всегда находится на острие познания самого себя. Ему же нужно каждый раз выходить на сцену, ему же нужно убедительно существовать в материале, предложенном режиссёром и драматургом. Зритель воспринимает здесь и сейчас. Поэтому я учу и студентов своих, и актёров, с которыми работаю, всегда присутствовать в реальном времени. Я учу их сбросу, я учу их тому, чтобы, выходя на сцену, всё происходящее рождалось в момент спектакля, а не заготовленное на репетиции. Поэтому я не репетирую мизансцены, текст, интонации, я репетирую процесс, он и вызывает необходимость выразительных средств, которые нужны для спектакля.

Смотрите: можно почитать комедию Мольера, – вы не засмеётесь ни разу. Но приходя в зал, мы смотрим хороший спектакль – и хохочем. А почему? Потому что выразительные средства смеха, заставляющие смеяться, актёр рождает на сцене. Не слово как таковое рождает смех, а жизнь – парадоксальность оценки, реакции, и так далее.

? – К сожалению, «Совершенного Чарли» я не видела полностью: была на мастер-классе польского режиссёра. А французскую комедию смотрела. И что было очень заметно, – Сомов на сцене чувствовал себя, и скорее даже не как актёр, а как человек, совершенно по-другому, чем остальные. У него была какая-то внутренняя свобода. И это очень привлекало. Как Вы себя ощущаете на сцене? Что Вам дал опыт?

— Чем лучше артист, тем больше у него желание на сцене не играть, а пребывать в конфликте, заложенном режиссёром и драматургом, по-настоящему. Конечно, есть мера условности, и никто никого не душит, но тем не менее…

? – Перевоплощение в другого человека?

— Нет! В другого человека невозможно перевоплотиться. А вот вытащить из себя необходимое – вот это и называется образом. Сцена – это то место, где мы позволяем себе роскошь быть правдивыми. Ведь люди в большинстве своём оттачивают инструмент вранья. Мы везде врём и всем врём, включая самого себя. Правдивым можно быть на сцене: это не наказуемо. Вот я это очень хорошо понимаю. Быть настоящим и вытащить на сцену то, что у меня есть, то, что я даже маме не покажу. И вот это желание не играть, а присутствовать, ведь это счастье – попасть в такую ситуацию, которая в жизни никогда не случится. И жить правдиво в ней, понимая её, – это приходит с опытом, что и говорить. Не играть, а жить. На вопрос, как научиться играть так, как он, Де Ниро ответил: «Надо научиться учиться не играть. Вот если вы, будучи артистом, сможете научиться и учиться этому всю жизнь, не играть, вы будете великим артистом. Ну или таким, как я». Он не играет, он вообще не знает слова «игра». Да и Раневская блестяще сказала: «Играют в песочнице, в казино и в домино, на сцене – живут». Вот и я, заходя на сцену, стараюсь максимально – жить. Больше скажу: зрительская аудитория для меня в этот момент не существует. Я понимаю, что это, может быть, по-хамски звучит. Но меня не интересует, как на меня будет реагировать зал.

? – Но интересоваться реакцией зала и в то же время жить на сцене невозможно, это вещи взаимоисключающие…

— Совершенно верно. Для меня очень важно, как на меня смотрит партнёр…

? – … то есть то, что внутри ситуации…

— Конечно. Как он воспринимает мои казусы, заготовки, придумки, как он реагирует на мои живые реакции. И тут зритель не то что нас не волнует: мы про него забываем. И вдруг через мгновение слышим, что он смеётся. А это значит, что он актёру верит. Это не тот смех, что в анекдоте. Над хорошим анекдотом, кто бы его ни рассказал, смеяться будут, потому что анекдот сам по себе смешон. А актёр может из несмешного вытащить смешное. То, чего в тексте либо нет, либо его можно в тексте и не найти.

Вот Чехов написал «Чайку». У меня на этом спектакле зрители хохочут. А в финале Костя пускает себе пулю в лоб. И это чеховская закономерность. Человек не считает себя смешным, но со стороны он выглядит гомерически смешно. А финал трагичен…

Театр на Адмиральской готовится к очередному событию – летней театральной школе «Театрон». В программе Школы и спектакль Марека Кощулека «Сцена на сцене», и мастер-классы Марека, и спектакль «Кольори», и две постановки «Театральной биржи» Льва Сомова. Театр вновь собирает друзей.